Неделю назад, во вторник, 6 октября, мы сдали следователю объемное ходатайство о прекращении «микрофонного дела», составленное моим адвокатом Владимиром Бандурой по итогам моего ознакомления с материалами дела. Собственно, указали там на все очевидные нарушения, на то, что следствие вполне добросовестно доказало мою невиновность.

Сегодня утром звоню Бандуре: что-то неделю ничего не слышно, почему нет новостей никаких? Он звонит следователю и отвечает: следователь наше ходатайство (предсказуемо) отклонил, направил дело прокурору, сейчас идет десятидневный срок, когда прокурор должен утвердить обвинительное заключение. Как утвердит — следователь свяжется со мной, чтобы согласовать дату ознакомления с материалами дела. Но пока этого не произошло: «вот только что говорил со следователем, пока прокурор ничего не сообщил».

Ирония судьбы в том, что через десять минут после этого телефонного разговора, на сайте СК появляется столь же бравурный, сколь и неграмотный пресс-релиз:

Пишу адвокату СМСку: «Владимир Алексеевич, все прокуратура утвердила, просто не в курсе наш следователь». — «Да не может быть, вот только что с ним говорил же я...». Ну и через полчаса звонит уже следователь Бондаренко: «Леонид Михайлович, так и так, надо будет приехать, обвинительное заключение готово...». «А как так получилось, что Ваш генерал от беллетристики Маркин раньше Вас узнал об этом?», спрашиваю я. «Не знаю... наверное, потому он и генерал...».

Ну, это все детали. Как будто мы не знали, как у нас работает УПК в случае политических дел. Там все «в особенном порядке», и не те еще чудеса возможны.

Раз уж само это дело существует, то разве стоит чему-либо удивляться? Это все-таки новая высота: в деле о картонке с забора хотя бы была какая-никакая картонка. А здесь: поломка микрофону, которой нет, и синяк на руке, которого нет — а дело все равно есть.

Что на самом деле важно.
Есть ряд категорий граждан, которых государство специально защищает в ситуациях, связанных с их профессиональной деятельностью, потому что эта деятельность важна для общества. Покушение на жизнь государственного деятеля таит в себе большую опасность, и наказывается по закону суровее, чем покушение на жизнь обычного человека, потому что государственный деятель должен — в интересах общества — чувствовать свою защищенность, чтобы иметь возможность вести свою деятельность, затрагивающие интересы людей. Особый статус судей, адвокатов, военных, депутатов, членов избирательных комиссий — он отсюда же. По исходной задумке, это вовсе не «привилегии», это, вообще-то, осознанная и важная штука: если человек делает общественно-важную работу, в ходе которой берет на себя дополнительные риски (судья должен вынести объективный приговор и не бояться, что он кому-то не понравится; депутат должен голосовать в интересах своих избирателей, не опасаясь давления и так далее), общество должно его защитить, обеспечить возможностями для выполнения такой работы.

Именно такой статус есть и у журналиста. Здоровому обществу нужно, чтобы журналист мог делать свою работу, чувствуя себя защищенным, и поэтому ударить журналиста или повредить его имущество при ведении им журналистской деятельности — это тяжкая статья УК.

Только эта статья не работает. По ней почти не возбуждаются дела, по ней нет реальных сроков, по ней никогда никого не наказывают, хотя Россия — одна из самых опасных в мире стран для журналистов. Здесь их часто убивают, а еще чаще — ломают имущество, угрожают им, ограничивают доступ в информации, и совершают с ними другие нехорошие вещи, предусмотренные не работающей не практике статьей 144 УК РФ. И вот, наконец, эта статья извлечена из пыльных сундуков и будет применена: по ней в ноябре в Новосибирске будут судить меня.

Но особый статус возникает не сам по себе, он возникает в связи с профессиональной деятельностью. Особый статус — не вседозволенность, он не дает судье, адвокату, депутату права сбивать беременных женщин на пешеходных переходах; когда судья, адвокат, депутат едет пьяный вечером из ресторана домой за рулем, он не судья, адвокат, депутат — а водитель.

Точно так же «журналист» «телеканала» Lifenews, участвующий в хулиганском налете на штаб оппозиционной партии — не журналист, а хулиган. И воспрепятствование его «деятельности» — это воспрепятствование хулиганской деятельности, а не журналистской; то, что и должен делать любой нормальный человек.

Мое дело — это новый плевок в лицо российскому журналистскому сообществу. «Мы не будем делать ничего с убийствами, избиениями и угрозами журналистов», — говорит всем журналистам генерал Маркин, — «но тем из вас, кто вылизывает интересы власти, мы готовы магическим образом превратить журналистские удостоверения в ксивы вседозволенности. Сможете хулиганить и бесчинствовать где угодно и как угодно, а каждый, кто вас тронет — получит до шести лет».

Я надеюсь, очень и очень многие российские журналисты на такой социальный контракт с СК не согласны, не пойдут, и скажут об этом публично.

Ну и в сухом остатке.
В понедельник, 19 октября, в очередной раз лечу в Новосибирск, расписываться в получении обвинительного заключения. После этого прокурор отправит материалы дела в суд, и мы будем ждать назначения даты предварительного заседания.

Вчера прилетел в Новосибирск знакомиться с делом. Оно не очень большое, три тома, 600 листов примерно. Немного административного футбола (от дознавателя МВД в районный СК, а оттуда уже в отдел по особо важным делам), протоколы допросов всех, кто был на месте событий (в частности, следователи добросовестно допросили всех НОДовцев), и буквально пара десятков листов материалов по существу дела.

Существо очень простое.
17 июля случился «инцидент с микрофоном». 23 июля, по указанию московского руководства (так в материалах дела!), корреспондент новосибирской редакции Лайфньюс А.Поступинский пишет на меня заявление. В заявлении говорится, что я сломал микрофон и тем самым нанес телеканалу ущерб на 31 с чем-то тысячу рублей. (Забавно, что в исходном заявление ущерб патриотично оценен в сумму «около 1000 долларов»).
12 августа возбуждается уголовное дело.
В рамках его расследования проводится экспертиза микрофона, которая показывает, что микрофон в полном порядке, просто очень старый и разболтанный.
Тогда, 8 сентября, Поступинский вдруг вспоминает, что я его «схватил за руку и причинил боль и кровоподтек».
И 16 сентября мне предъявляется повторное обвинение, все по той же ч.3 ст.144 УК РФ, но уже в связи с «физическим насилием» над журналистом.

Вот, смотрите сами:

23 июля Поступинский подал заявление: «микрофон сломан, моему здоровью вреда не причинено»

Протокол допроса Поступинского в качестве потерпевшего от 30 июля 2015 года

Заведомо ложная справка об ущербе имуществу Лайфньюс за подписью АрамАшотыча

Заявление Поступинского от 8 сентября: на основании этого заявления в деле появилось «применение насилия к журналисту»

Мне кажется — достаточно наглядно, не так ли?

В сухом остатке:Потерпевшими по делу признаны лично Поступинский А.А. (сначала из-за понесенных им моральных страданий, потом еще и из-за «физической боли») и телеканал Лайфньюс (на основании справки об ущербе).

Материалами дела доказывается, что и Поступинский лично, и телеканал в целом — лгут, лжесвидетельствуют, оговаривают меня. Микрофон не был сломан или поврежден. Поступинского я за руки не хватал и синяков ему не причинял (это видно и на всех видеозаписях, которые есть в деле).

Я поручил адвокату подготовить и не позднее понедельника направлю в правоохранительные органы заявление о привлечении Поступинского и Габрелянова к уголовной ответственности по ч.2 ст.306 УК РФ («Заведомо ложный донос, соединенный с обвинением в совершении тяжкого преступления»).

Кампания-2016 уже идет.
Кампания по выборам в Госдуму VII созыва, которые состоятся в сентябре 2016 года, стартовала примерно полгода тому назад. Все ее ключевые участники — АП, системные партии, независимая оппозиция — использовали региональные выборы 2015 года для смотра сил, обкатки технологий и месседжей, выявления и корректировки проблем. Всеми ими кампания-2015 рассматривалась как составная часть кампании-2016, все сделали свои выводы. Видно, какой сценарий выборов представляется благоприятным для кремлевских кураторов, какие технологии будут применяться ими для реализации этого сценария, какое место в нем они отводят несистемным игрокам. Кампания-2015 убедила их в правильности избранной тактики.

Перед выборами в Костроме было много публикаций о «костромской ловушке»: дескать, демократической оппозиции было предложено прыгнуть выше головы, решить заведомо нерешаемую задачу. Нельзя прийти в регион без структуры, без узнаваемости, без сетки и за три недели без телевизора провести кампанию, которая даст значительный результат. Но выбора у нас не было: мы начали кампанию в апреле 2015 года с требования о допуске к выборам, мы заплатили огромную цену за этот допуск (уголовные дела Пивоварова и мое, напряжение всех ресурсов, голодовка в Новосибирске, многомесячная работа всех партий Демократической коалиции), и обратного пути не было. Мы заставили себя поверить в то, что победа возможна (иначе мы просто не смогли бы работать с полной выкладкой), но, вероятно, объективная истина заключается в том, что задача, за решение которой мы взялись со всем возможным рвением, просто не имела решения. Именно поэтому нам и отвели три недели на кампанию в Костроме.

Можно полагать, что в 2016 году правила игры не будут пересмотрены и список РПР-Парнас будет допущен к участию в выборах в том случае, если ему будет отведена роль та же, что и в Костроме: обеспечить пристойность выборов без реальных (по мнению АП) шансов преодолеть проходной барьер. То есть повторится история этого года: допустят, если будут уверены, что мы много не наберем; а если будут чувствовать реальный риск, то не допустят. Это значит, что мы опять будем поставлены перед необходимостью прыгать выше головы и творить чудеса: это в значительной степени удалось нам в Москве в 2013 году (там тоже допуск на выборы был обусловлен тем, что в АП «насчитали» Навальному рейтинг в 5% и не воспринимали его как серьезную угрозу) и не удалось в Костроме в 2015 году. Удастся или нет в 2016 году? Не очень понятно, и в любом случае не хочется уповать на чудо.

Летом 2015 года мы обязаны были принять вызов и сделать все, что в наших силах, в Костроме. Но в 2016 году мы не обязаны попадаться в ловушки.

Не все сторонники понимают, с какой задачей нам предстоит иметь дело на этих выборах. Я с удивлением вижу завышенные и оптимистичные ожидания примерно вот в какой логике: «ну, вы работали в Костроме всего три недели и набрали в городе 4% с нуля, а что же вы хотели? но если теперь поработать год, учесть допущенные ошибки, то вы же легко наберете 5% на выборах в стране в целом, разве нет?». Нет. Задача «набрать 5% в стране в целом» выглядит очень сложной, и, вероятно, вообще не имеет решения.

Официальные итоги голосования на выборах ГД-2011 в отдельных регионах РФ

Упражнение по электоральной географии.
С одной стороны, в России есть 22 городские агломерации с населением более 1 млн человек, в которых живет суммарно около 55 млн человек, почти 40% населения страны. Почти каждая такая агломерация является самостоятельным центром притяжения, почти в каждой из них сложился средний класс, есть ядро сторонников и активистов, сформирован запрос на политические свободы и работающие общественные институты. Это — самое естественное для нас политическое поле, там в первую очередь «водится» — и в больших количествах — наш избиратель.

Вот, Новосибирск (население 1.5 млн человек) — это такая Москва, деленная на семь. Москва работает общефедеральным пылесосом, Новосибирск — региональным, туда приезжают учиться, зарабатывать, тратить деньги из Барнаула, Кемерово, многих других городов. Структура населения, структура доходов, структура занятости в Новосибирске, как и в других региональных центрах притяжения, схожи с московской. Там можно строить кампанию по образу и подобию Москвы-2013 (и мы так и планировали делать) и рассчитывать на схожие результаты.

С другой стороны, в России есть ряд «особых территорий», где выборов нет. Там не нечестные выборы, а просто их нет. Нет не то что «кривой Гаусса», а нет даже «кривой Чурова», официальные данные голосования не находятся в корреляции с реальными итогами голосования, а просто нарисованы в соответствии с утвержденным техзаданием. Таков четырехмиллионный Татарстан, таковы трехмиллионные Кемеровская область и Дагестан. В этой зоне и все остальные республики Северного Кавказа. Эта черная дыра имеет свойство расти со временем, затягивая все новые регионы: например, никаких выборов уже давно нет в Мордовии, и после пересадки мордовского губернатора Меркушкина в Самару ранее благополучная Самарская область рискует стать регионом, где итоги выборов рисуются. В этом году в черную дыру провалилась и крупнейшая в ЦФО (после Москвы и Московской области) Воронежская область. На грани — Краснодарский край, Башкортостан и целый ряд других субъектов, в их числе многие из крупнейших по численности населения.

Повторюсь: речь не о вбросах, каруселях и прочем; вбросы и карусели распространены повсеместно; речь о тех регионах, где итоговые протоколы вообще никак не связаны с реальным волеизъявлением граждан, где цифры не «корректируются», а «придумываются». По самой скромной оценке, в таких регионах живет 35-40 млн россиян — не менее 25% от общего числа. За их голоса даже нет смысла начинать бороться.

И увы, многие из крупных городов, где на честных выборах у нас были бы серьезные шансы набирать 25-30% голосов, уже уверенно находятся в черной дыре «особой электоральной культуры», тем самым сужая и без того небольшую «зону комфорта» для независимосй демократической оппозиции. Ну а за пределами этой зоны комфорта (т.е. городов-миллионнеров или близких к ним) биться за голоса сторонников гораздо труднее.

Четверть населения России живет в сельской местности. Костромская кампания наглядно показала очевидное: получать серьезный результат на селе без полноценного доступа на телеэкраны невозможно. Методы агитации формата «от двери к двери», встречи, разноска газет и все прочие, которые работают в городской среде, становятся чудовищно дорогими и неэффективными в сельской местности из-за низкой плотности населения, плохих дорог и больших расстояний.

За пределами крупных городских агломераций и сельской местности что остается? Остается обобщенная Кострома. Малые и средние города, в которых безусловно есть слой наших сторонников, но он тонок, до него не так просто достучаться. Нет возможности построить развивающуюся сетевую структуру, когда сторонники агитируют сторонников, потому что нет критической массы местных активистов, готовых существенную часть времени уделять политической работы.

Кострома (население 250 тыс человек) — это совсем не Москва, деленная на сорок. Там, конечно, тоже есть средний класс, местные предприниматели, городская интеллигенция — но слой этот несоразмерно тонок. Бедный регион не становится центром притяжения; напротив, очень многие уезжают в Ярославль и Москву при первой возможности, местный бизнес часто контролируется иногородними. В Костроме, как в любом крупном городе, все равно есть 10-15% сторонников наших ценностей, но мобилизовать их, дойти до них с нашим месседжем гораздо труднее.

Кривая Чурова на выборах в ГД-2011 (пики соответствуют УИК, на которых нарисован результат "покруглее")

Четыре зоны.
Итого, в первом приближении (но для грубой оценки нам другого и не нужно), мы можем считать, что Россия в электоральном плане делится на четыре сопоставимые по численности населения зоны, в каждой из которых проживает примерно четверть населения страны:
А) сельская местность,
Б) территории полной деградации электоральной культуры,
В) малые и средние города (за исключением относящихся к зоне Б) ,
Г) крупные урбанизированные центры (за исключением относящихся к зоне Б).

Так вот, 5% (проходной барьер) на выборах в России — это ни в коем случае не 5% в каждом регионе. Мы никак не можем влиять на результат в зонах А и Б, поэтому при подсчетах обязаны принять его за 0%. Надо быть огромным оптимистом (говорит нам опыт Костромы, типичного среднего города, не являющегося региональным центром притяжения), чтобы рассчитывать взять в зоне В хотя бы 5% голосов. Следовательно, при равной явке по всем четырем зонам, прохождение 5%-ного барьера можно было бы рассчитывать добиться набрав 15% и более голосов в зоне Г.

Но, увы, ожидать равную явку не приходится: как раз таки на селе голосуют больше, чем в городе, а в зоне Б и явка 99% не является чем-то необычным. Нарисовав в Чечне и Дагестане 99% за ЕР при явке 99% (кто-нибудь сомневается в том, что это возможно сделать, если такая задача будет перед региональными властями поставлена?), можно «переголосовать» всю Москву с ее явкой в районе 40% в лучшем случае... (на мэрских выборах 2013 года было 32%).

А еще не надо забывать, что и в зонах В и Г выборы отнюдь не являются чистыми и прозрачными. Да, официальные итоги голосования в них хотя бы коррелируют с реальным волеизъявлением избирателей, но до строгого соответствия между цифрами в итоговых протоколах и галочками в бюллетенях очень далеко. Вспомните массовое переписывание протоколов в Москве в 2011 году и избиение наблюдателей в Подмосковье всего несколько месяцев тому назад; вспомните «секретные избирательные участки» на выборах в Санкт-Петербурге и так далее. Сместить окончательные итоги голосования на несколько процентных пунктов в нужную сторону российские администраторы выборов умеют даже в самых благополучных с точки зрения электоральной культуры регионах.

Таким образом, реальные шансы на прохождение барьера появляются у независимой оппозиции только в том случае, когда на своем основном электоральном поле, в крупных городских агломерациях, набирает не менее 25% (а лучше не менее 30%) голосов при хорошей явке. Другими словами, надо собрать около 3.5 млн голосов (это 5% барьер при явке 60%), и при этом по крайней мере 3 млн из них собрать в Москве, Подмосковье, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Новосибирске и еще нескольких крупных городах.

Есть ли у нас 25-30% в крупных городах? Потенциально, да. Можно ли их все отмобилизовать и привести на участки? Скорее всего нет. Даже на кампании Навального 2013 года (в другой политической реальности) в Москве мы получили лишь около 650 тысяч голосов — и еще по крайней мере столько же сторонников не поверили, остались дома, не пришли на участки.

Городские агломерации России

Можно ли набрать 25%?
Итак, давайте забудем про 5%, это ложная цель, обманка. Для прохождения в Госдуму надо будет сконцентрироваться на крупных городах и постараться набрать не менее 25% там, где мы можем реально вести кампанию и реально рассчитывать на то, что подсчет голосов зафиксирует голоса в нашу пользу в протоколах. Реалистична ли такая постановка задачи? Скорее нет, чем да. Лично я не верю в ее решаемость исходя из моего знания о ресурсной (финансовой, организационной, человеческой) базе европейски-ориентированной оппозиции в России осенью 2015 года.

Ну то есть что грубо говоря надо сделать, чтобы ее решить? Сформировать ключевую тему кампании-2016 уже сейчас (прямо срочно). Открыть сейчас, вот то есть прямо сейчас, 22 штаба в этих 22 городских центрах, набрать людей, и начать фигачить хотя бы ежемесячную газету с очень плотным и хорошо контролируемым распространением, направленную на повышение узнаваемости и формирование партийного бренда. Тогда через 8 месяцев к началу избирательной кампании мы подойдем не с 20%-ной узнаваемостью (как мы стартовали в Костроме), а хотя бы с 75%-ной, с работающими штабами, с сформированными сетками сторонников.

Сколько это будет стоить? Ну, 1.5-2 миллиона рублей в месяц на один такой штаб (в первую очередь на печать и распространение материалов) как оценка снизу, то есть 300-400 миллионов в масштбах страны еще до официального старта избирательной кампании. (Это, конечно, не смета ни в коем случае, а грубая прикидка на пальцах. Просто, чтобы порядок величин себе представлять).

Таких ресурсов нет и в помине, их негде взять и никто не даст. Краудфандинг в подобном масштабе не развернуть. Ну и главное (возвращаясь к первым абзацам моей статьи): если допустить, что ресурсы нашлись, то это очень сильно повлияет на рейтинги и узнаваемость еще до начала кампании, и, собственно, будет влиять на решение о допуске или не допуске независимой оппозиции на выборы. Мы не можем «скрытно» провести подготовительную кампанию такого масштаба, ее результаты (или их отсутствие) будут хорошо различимы социологическими методами.

Самороспуск ярославской Облдумы или повышение нормы количества регионов, в которых партия была допущена к распределению мандатов, до двух — и РПР-Парнас теряет право на участие в выборах Госдуму. И решить это администраторы выборов могут в любой момент, да хоть за неделю до назначения выборов. Каким будет это решение, впрочем, мы знаем уже сейчас: если они увидят, что риск нежелательного результата велик, то Парнас допущен не будет. Если решат, что риска нет — то пожалуйста. Будет воспроизведена костромская ситуация: «ну давайте, совершите чудо, прыгните выше головы с гирями на ногах, а мы посмотрим».

Развилка-2016.
Таков, на мой взгляд, объективный расклад — и, если не случится глобальных социально-экономических потрясений, он не изменится к весне 2016 года, когда демократической коалиции необходимо будет принять окончательное решение о формате участия в выборах в Госдуму VII созыва.

Развилка пока что (укрупненно) выглядит так:
— ничего не делать до весны, быть допущенными на выборы, проиграть, если не случится чуда, потому что без готовой структуры и без узнаваемости мы не успеем набрать требуемый уровень поддержки (25-30% в крупных городах),
— чудом найти отсутствующие ресурсы (где и как?), вложиться в суперактивную работу в течение всего года, подготовиться к выборам, резко повысить шанс недопуска, если проведенная работа даст основания полагать, что преодоление барьера становится реальным.

Оба этих варианта мне активно не нравятся. У нас есть еще время поискать третий путь, но при этом нельзя допускать самообмана. А именно, вариантов
— скрытно построить большую систему, которая «внезапно выстрелит» за три месяца до выборов и даст необходимый результат, или
— начать кампанию летом 2016 года с нулевой начальной известностью и нулевым рейтингом, но провести ее таким волшебным образом, что она в итоге обеспечит прохождение 5% барьера
на самом деле не существует, это wishful thinking, демагогия.

Каким образом можно было подойти к старту официальной избирательной кампании в июне 2016 года не с нулевым стартовым капиталом, но, при этом, с допуском на выборы? Какие формы политического давления обеспечат допуск? Какие формы агитационной работы позволят создать этот самый базовый запас узнаваемости и рейтинга? Давайте вот все это обсудим без крайностей, без ложного оптимизма, но и без пораженчества.

Сегодня должен был опять (пятую неделю подряд) лететь в Новосибирск: во время последнего следственного действия я был предупрежден о том, что следствие по «микрофонному делу» завершено, и я начну знакомиться с материалами уголовного дела в порядке, предусмотренном ст. 217 УПК РФ.

Но в итоге полечу 29 сентября, в следующий вторник: Алексея Навального допросили как свидетеля по этому делу только сегодня, еще какие-то материалы не были готовы, поэтому следователь на несколько дней перенес начало ознакомления с материалами дела.

Сути это не меняет: дело двигается очень быстро; оно было возбуждено 12 августа и в этот же день я стал подозреваемым, всего через 12 дней после этого мне было предъявлено обвинение, а вот сейчас уже и следствие завершено. Это значит, что материалы дела уйдут прокурору, прокурор в течение 10 дней утвердит обвинительное заключение и направит дело в суд. Дело небольшое (во вторник точно узнаю объем, но вероятно всего 2-3 тома), суд тоже не будет долгим: предварительное заседание, основное (ну может два заседания) и приговор. Предположительно, в конце октября все уже может начаться и к концу ноября закончиться.

Назначенный следствием эксперт показал, что корреспондент Поступинский написал ложный донос

В целом-то я скорее даже благодарен следствию и Новосибирскому СК: по крайней мере, не было такого балагана как с позорным «делом о Яндекс-Кошельках», по которому «следствие» идет уже полтора года, Янкаускас провел год под домашним арестом, Ляскин под подпиской все это время. Лучше, как говорится, ужасный конец, чем ужас без конца.

Но одна важная параллель с делом о Яндекс-Кошельках есть. То дело возбудили в аккурат перед выборами в МГД. В итоге Ашурков, который собирался принять в них участие, вынужден был уехать из страны. Янкаускасу не дали выдвинуться, просто документы не приняли (хотя закон не запрещает выдвигаться из-под домашнего ареста), на Ляскина оказывали давление с тем, чтобы он не сдавал подписные листы (а легко давить на человека, который под подпиской ходит).

Мое «микрофонное дело» возбуждено, так сказать, по итогам новосибирской кампании, которая показала, что мы и подписи умеем собирать, и решимость их отстаивать у нас есть. И перед началом кампании по выборам в Госдуму. Именно с этим связана избранная статья: ч.3 ст.144 относится к числу тяжких, поскольку предусматривает наказание до шести лет лишения свободы (больше пяти лет = тяжкая). Любая судимость по тяжкой статье (пусть даже это штраф или условный срок) по действующему законодательству очень надолго лишает человека права баллотироваться куда бы то ни было.

Так что «микрофонное дело» я воспринимаю только как оценку моей работы (и, конечно, работы всей нашей команды) в Новосибирске: на эту работу посмотрел пан Бастрыкин, и решил, что будет лучше, если моей фамилии не будет ни в каком списке кандидатов на выборах в Госдуму в 2016 году.

Окончательно я в этом уверился в прошлую среду, 16 сентября, когда летал в Новосибирск на перепредъявление обвинения. Незадолго до этого пришла экспертиза пресловутого микрофона, которая показала, что Лайфньюс врал (сюрприз-сюрприз), микрофон я не ломал, он вполне исправный (только старый и разболтанный). Я ожидал, в связи с этим, что новое обвинение мне будет предъявлено по части 1 статьи 144, тоже ничего приятного, но это небольшая тяжесть и не закрывает путь на выборы.

Но нет: повторное обвинение снова по части 3. Там же квалифицирующий признак не только «уничтожения имущества журналиста», но и «насилие над ним». В новом обвинительном заключение говорится о том, что я его хватал за руку, чем «причинил физическую боль и кровоподтек...». Поскольку ни ранее в обвинительном заключении об этом ничего не говорилось, ни на очной ставке, ни в своем заявлении на меня корреспондент Поступинский ничего о кровоподтеке не говорил (а только лгал о якобы сломанном микрофоне), то полечу я знакомиться с материалами дела с особым интересом — видимо, предстоит увидеть сфабрикованную задним числом справку из травмпункта и отфотошопленную фотографию покрытого синяками запястья «журналиста»...

Так или иначе, скоро все станет гораздо понятнее с этим делом, и суд не за горами.
Большое спасибо всем журналистам, кто следит и интересуется.

Трудовая книжка и постоянное место работы у меня появились в 17 лет, после первого курса, а вот текст со словами «ищу работу» пишу впервые в жизни. У меня даже и резюме нормального нет. Но вот тем не менее: ищу работу. (И, соответственно, буду благодарен за репосты, ретвиты и рекомендации).

Почему я ищу работу:
Полгода тому назад я вернулся в Россию для того, чтобы заниматься политикой. (Я говорил об этом и о своей мотивации на митинге в Марьино вчера). И эти полгода — даже несмотря на первые неудачи — меня только убедили в правильности и нужности моего выбора. Я планирую оставаться в России и заниматься здесь политикой дальше. Буду учиться делать это лучше.
Но оппозиционная политика в России денег не приносит, точнее наоборот. (Одни адвокаты и авиабилеты в Новосибирск каждую неделю сколько стоят...). Мои планы по зарабатыванию денег на жизнь были связаны с несколькими перспективными ИТ-проектами в Европе, но, увы, моя подписка о невыезде сейчас закрывает мне практическую возможность ими заниматься. Наиболее вероятное развитие событий по «микрофонному делу» — это обвинительный приговор, и даже если это будет условный срок, он не даст мне возможности куда-то ездить. Таким образом, в обозримом будущем мне предстоит работать в Москве.
Ну и в любом случае мне не хочется терять свои компетенции в ИТ, хочется расти и делать в этой сфере что-то полезное. Поэтому мне нужна работа в ИТ — такая, которую можно совмещать с полноценной политической деятельностью. Естественно, основная моя работа связана с «Фондом борьбы с коррупцией», но в ФБК я работаю бесплатно (как Навальный, как Ашурков, и как многочисленные наши волонтеры).

Что я умею делать:
Я профессиональный менеджер ИТ-проектов, умею придумывать, проектировать большие и сложные системы и вдохновлять людей, которые их делают. Быстро разбираюсь в новых предметных областях, умею отделять главное от второстепенного и хорошо умею делать непонятное понятным.
Я руководил проектом «Контур-Экстерн» в течение 10 лет, с первой строчки кода и до того момента, как эта система стала лидером рынка с выручкой более 2 млрд рублей к 2010 году, когда я покинул компанию «СКБ Контур». Работая в Контуре в должности заместителя генерального директора, руководителя Управления федеральных проектов, члена совета директоров и председателя комитета СД по стратегическому развитию, я участвовал в проектировании и запуске системы Эльба, портала Бухонлайн и ряда других ИТ-систем и сервисов для бухгалтеров.
Потом несколько лет в свободном плавании как бизнес-ангел инвестировал в стартапы и помогал им расти, участвовал как консультант, аналитик и партнер в работе ряда венчурных фондов в России и Европе, читал лекции, работал в советах директоров разных ИТ-компаний. Главный мой успех как бизнес-ангела пока что — это Walkbase.
С осени 2013 года до марта 2015 года я работал директором по развитию бизнеса в люксембуржской Artec Group, ведущем в мире производителе 3D-сканеров; своим главным успехом за эти полтора года я считаю вывод на мировой рынок нового продукта Shapify.

Какую работу я ищу:
Консалтинг в сфере ИТ; участие в сессиях стратегического планирования, мозговых штурмах и т.п.; работа в качестве независимого директора в СД стартапов или уже выросших компаний; аудит ИТ-проектов; аналитика.
У меня есть 12-15 часов в неделю, которые я готов полностью посвятить такой работе.

Отдельная просьба к друзьям из сферы ИТ: пожалуйста, покажите этот пост тем, кому он может, на ваш взгляд, показаться интересным.

Связаться со мной проще всего по почте: [email protected].
Мой телефон, он же и телеграм: +79222055500.

Спасибо большое всем, кто пришел. Мне особенно не с чем сравнивать, для меня это второй большой митинг в Москве и второе выступление — после 9 сентября 2013 года. Но мне кажется, было очень хорошо.

И Алексей Навальный, если не ошибаюсь, тоже не выступал на митинге в Москве уже два года (фотография Евгения Фельдмана)

Мне кажется тут нечего обсуждать особо: это просто правильно, когда единомышленники собираются и публично обсуждают важные для них вещи. Митинг — нормальная и естественная форма жизни гражданского общества, очень нужная.

Вот мое выступление вчера (спасибо большое Олегу Козыреву, который все выступления записал, аккуратно нарезал и выложил):

Делать то, во что ты веришь, с убежденностью в своей правоте — это совсем нетрудно.

Откровенно неудачное выступление РПР-Парнас на выборах в Костромскую областную Думу безусловно требует серьезной рефлексии и анализа. Когда список Парнаса внезапно восстановили на этих выборах (первоначально зарубив его по подписям), я принял предложение Ильи Яшина возглавить штаб за три с половиной недели до выборов, прекрасно представляя себе все риски и политические последствия, в том числе и репутационные, как для нашего общего дела, так и лично для себя. Я несу ответственность за полученный результат и должен, хотя бы сам для себя, подробно разобраться в том, почему он стал возможным, почему он так разошелся с всеобщими ожиданиями. Ведь действительно «Кострома стала центром политической жизни России» (Д.Медведев), действительно ни к одной политической кампании в 2015 году не было приковано столько внимания и ни с одной кампанией не было связано столько надежд. Были ли ожидания завышенными, или дело в том, что штаб их не оправдал?

Естественно, за прошедшие дни было написано очень много текстов на эту тему — как от участников кампании, сотрудников штаба и агитаторов, так и от сторонних наблюдателей, экспертов и «экспертов», независимых и прокремлевских. Я, как и многие из вас, очень внимательно прочел все эти материалы (включая и тексты тех авторов, которые просто не обладают базовым минимум исходной информации о кампании для того, чтобы делать валидные выводы), но, надеюсь, в моем тексте ниже вы все равно найдете много нового и полезного. У меня достаточно много информации из первых рук: я эту кампанию вместе с командой ФБК придумывал и планировал, я ее — во главе большой и дружной разношерстной команды — реализовывал. Полагаю, это делает мой «разбор полетов» достаточно важным и ценным.

Отдельно хочу поблагодарить всех тех сотрудников штаба и агитаторов, которые откликнулись на просьбу, которую я высказал на последней летучке, и прислали мне в почту обратную связь по различным аспектам кампании. Если же вы этого еще не сделали, то, как мне кажется, уместно будет дать такую обратную связь в комментариях к этому посту.

НЕКОТОРЫЕ ВВОДНЫЕ И ОГРАНИЧЕНИЯ.
Для начала надо определиться с ограничениями. Конечно, вокруг кампании уже начали складываться определенные мифы и легенды, основанные на недостатке информации или на намеренном искажении информации; кроме того, многие комментаторы просто предлагают рассматривать какую-то другую (сферическую и в вакууме) кампанию, а не ту, которую пришлось вести нам. Перед тем, как обсуждать костромскую кампанию, давайте сразу обозначим, что к ней не относится и потому обсуждению не подлежит.

1. Три недели на кампанию.
За скобками нашего обсуждения — хронометраж кампании. Восстановление списка в Костроме стало для Демкоалиции сюрпризом. Вопрос о том, участвовать в кампании на этих условиях или нет перед нами не стоял: мы так долго и такой дорогой ценой (Пивоваров...) добивались регистрации, что отказаться от участия мы не могли — даже и понимая прекрасно, что три недели это очень мало для полноценной кампании в большом и неподготовленном регионе. Я также не вижу решительно никакого смысла в рассуждениях на тему «ну а что же вы хотели, надо было работать в регионе три года до выборов, а не три недели, вот тогда можно было бы рассчитывать на результат»: авторы этих рассуждений совершенно некомпетентны ни в вопросах организационно-финансового положения дел в российской демократической оппозиции (на какие шиши и какими людьми, интересно, мы должны были бы «три года работать в Костромской области»?), ни в вопросах принятия решений в российской политической действительности (нам потому и дали Кострому — потому что это регион, где у нас был наименьший задел; если бы мы там перед тем «три года работали» и имели бы ощутимую узнаваемость и рейтинг — тогда бы, конечно, ни в какой Костроме нас никто бы никуда не пустил). Мы приняли именно такой вызов, какой приняли — провести кампанию за три недели в электорально трудном регионе на базе нулевой стартовой узнаваемости и нулевого рейтинга, — потому что, к сожалению, нашего с вами политического давления сейчас не хватает на большее.
А, ну и потом, про «работать за три года до выборов» — это к кому вообще? Я вот являюсь одним из руководителей Партии Прогресса, ей как раз на днях три года исполнилось; три года, что ее незаконно не регистрируют и работать не дают. А Демократическая коалиция была создана пять месяцев тому назад — и с тех пор работает, не покладая рук.

2. Список такой, какой есть.
За скобками нашего обсуждения — список кандидатов. Еще в апреле в основу политической конструкции Демократической коалиции была положена процедура праймериз. Собственно, Демкоалиция — это и есть объединение разных политических сил вокруг двух базовых организационных принципов: праймериз и выдвижение списков на базе РПР-Парнас. В июне праймериз были проведены. Их правила были признаны всеми участниками. Их результаты признаны всеми участниками. Говорить в этой ситуации, что мы пошли на выборы с «неправильными», «неподходящими» или еще какими-то не такими кандидатами — это неверие в демократию, неуважение к избирателями, и просто непорядочность. У нас есть принципы — и если от них отказываться, то что от нас останется вообще? Принятые правила игры должны соблюдаться, а их нарушение недопустимо; приверженность этому элементарному принципу порядочности мы, к счастью, демонстрировали в течение всех этих месяцев (см., например, казус Котляр), и поэтому все разговоры «политтехнологов» о том, что, дескать, Парнасу надо было бы как-то списочек-то «подправить» — в пользу бедных.
Да и потом: у нас-то были отличные кандидаты. И Яшин, и Андрейченко проработали всю кампанию как лошади, не жаловались и не филонили, были настоящими лидерами команды. Если бы не праймериз, всего этого бы не было.
Просто для примера: в Обнинске Татьяна Котляр набрала на выборах в Горсовет 77 (семьдесят семь) голосов, а в Детчино Виталий Черников (экс-мэр Калуги, отказавшийся от участия в праймериз Демкоалиции в последний момент) набрал на муниципальных выборах 9 (девять) голосов. А ведь политологи в один голос говорили нам, что без таких авторитетных местных политиков — никуда... Кстати, название партии — это тоже было «дано», на это никак нельзя было повлиять. Мы знали, что в бюллетене будет «РОКО ПП РПР-Парнас» (ужас, что уж там), и у нас не было выбора, кроме как писать во всех агитационных материалах неудобопонятное «РПР-Парнас». (В ряде комментариев встречал, что, дескать, в агитации был «РПР-Парнас», а в бюллетене «Партия Народной Свободы»; мол, потому бабульки и не нашли, где галочки ставить — не знаю, откуда «эксперты» это взяли, это, конечно, было не так).

3. Волонтерская кампания.
Многие комментарии «экспертов-политтехнологов» основываются на полном непонимании того, каким образом может быть построена работа с волонтерами. Это и понятно — ни один из этих экспертов никогда не имел счастья (а это подлинное и ни с чем не сравнимое счастье) с идейными волонтерами работать. Перед нами не стоял выбор — вести кампанию с волонтерами или без.
Чисто технологическая кампания (платная сетка с плотностью один агитатор на 300-500 избирателей, агитаторы закрепляются за УИКами и мотивируются финансово в зависимости от результата на конкретном УИКе) — это не такое в менеджерском плане сложное дело. На рынке можно нанять «технологов-полевиков», которые ее построят и проведут. Но только а) это очень дорого (фактически, это в завуалированном и приглаженном виде скупка голосов избирателей), б) требует длительного времени (например, такую кампанию в Костромской области вела снятая с выборов «Партия Дела»; они начали строить сетку за три месяца до дня голосования), в) не имеет никакого отношения к нашим ценностям и идеям. Мы этим не занимаемся и никогда не будем заниматься не потому, что не знаем, как это организовать и не умеем это организовывать — а потому что нам это абсолютно не интересно.
Мы знали с самого начала, что будем работать с идейными активистами. Это дает большие преимущества (например, гораздо выше эффективность агитации и не надо строить многоступенчатую систему контроля), но и накладывает серьезные ограничения. Главное из них: нельзя врать. Месседж кампании не может быть «каким угодно», его не может просто выдумать из головы (или из фокус-групп) политтехнолог; он должен соответствовать ценностям наших волонтеров, он должен восприниматься ими как свой. Мы не могли (как это предлагают некоторые «политтехнологи» на полном серьезе) совершать из агитационного колл-центра звонки в духе «А знаете ли вы, что Илья Яшин, лидер списка РПР-Парнас, уже добился в Мухосранской области повышения пенсий в 4 раза?» — ни один волонтер никогда не стал бы этого делать.

Итак, мы с вами обсуждаем не сферическую кампанию в вакууме и не отвечаем на вопрос «как в целом можно было бы выиграть какие-то выборы в Костромской области»; по крайней мере мне это обсуждение кажется совершенно неинтересным и бесполезным, и я на него тратить время не хочу. Мы разбираем волонтерскую кампанию в поддержку списка РПР-Парнас во главе с Яшиным и Андрейченко, которую надо было провести за три недели с нуля. Могла ли эта кампания быть организована иначе? Могли ли мы в ее рамках добиться большего? На эти вопросы проще было бы отвечать, если бы могли поставить точный эксперимент — взять другой ровно такой же регион в ровно таких же условиях, провести другую кампанию и сравнить результаты — но, увы...

И еще одно важное соображение, перед тем, как перейти к разговору по сути: серебряной пули нет. Если кампания складывается не так как надо, не существует одного волшебного трюка, способного все перевернуть; если десять направленных на разные целевые аудитории агитационных мероприятий не приносят голосов, это не значит, что есть одиннадцатое, на которое надо бросить все силы; нет уникальных слоганов, которые заставляют всех избирателей голосовать; нет уникальных людей, которые способны творить чудеса. Избирательная кампания — это сложный комплекс мероприятий, это огромное количество работы с людьми, здесь нет места серебряной пуле.

ЧАСТО ВЫСКАЗЫВАЕМЫЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ О КАМПАНИИ.
Некоторое количество достаточно абсурдных мнений вокруг кампании успело сложиться по разным причинам, например, из-за перекоса в освещении различных агитационных мероприятий в СМИ. Ну, понятно, например, что фоточка Яшина на адской грунтовке в адском лесу на северо-востоке области более кликабельна, чем фоточка двухсотого куба в Костроме, и все видели такие фоточки чаще, чем фоточки кубов, но это вовсе не значит, что вся кампания состояла из поездок по грунтовкам между Пыщугом и Вохмой.

4. Слишком много внимания уделили области.
Это не так абсолютно, это заблуждение легко опровергается цифрами. Встречи и мероприятия в области в силу некоторой «экзотичности», что ли, привлекали больше внимания и собирали больше твитов и лайков, но они не составляли основного содержания кампании. В цифрах это выглядит так: встреч с избирателями в Костроме было 169, а в райцентрах 28 (при этом исходный план был 152/36, то есть мы даже немного переставили акценты в пользу города); агитационных кубов в Костроме было примерно 220, в области около 80; распространение агитационных материалов в городе (включая платное распространение) — примерно 440 тысяч экземпляров, в области — примерно 140 тысяч; количество агитаторов в городе около 100 человек, в области около 40. Штаб прекрасно понимал, что основные избиратели у нас в городе, и систематически распределял усилия в пропорции примерно 70:30, четко выдерживая это соотношение в течение всей кампании.

5. Следовало сконцентрироваться только на Костроме.
Вместе с тем, совсем отказаться от областной части кампании мы тоже никак не могли. Кострома — это лишь 40% избирателей области, при этом явка в области существенно выше. Мы прогнозировали явку в 30% в Костроме и 40% в области (так, примерно, и получилось), при таком уровне явке, чтобы скомпенсировать нулевой результат в области и при этом преодолеть 5%-ный барьер, надо было набирать в городе Костроме свыше 15%, а чтобы в целом по области набрать 10% — надо было в Костроме собирать 30%.
Все это, конечно, выглядело совершенно нереальным; Кострома — не Москва и не Новосибирск. Это бедный небольшой город, находящийся под огромным демографическим давлением Ярославля и Москвы (Кострома и Ярославль — самые близко расположенные к друг другу центры российских регионов, между ними всего час езды). Молодежь массово уезжает из города, прослойка городского среднего класса чрезвычайно узка. Когда мы планировали кампанию в Новосибирске, там, действительно, мы хотели ограничиться только городом. Новосибирск меньше Москвы в 7 раз и выглядит во всех отношениях как Москва, деленная на семь; точно так же собирает молодежь со всех окрестных регионов, точно так же развивается и растет. Но Кострома — это вовсе не Москва, деленная на сорок; она, увы, никого не собирает и никуда не растет.
Короче говоря, нам было совершенно непонятно, каким образом мы можем надеяться набрать 15% (тем более 30%) в Костроме, мы делали ставку на результат порядка 8-10% в городе и 3-4% в области, что должно было обеспечить прохождение барьера с комфортным запасом. Эта ставка оказалась неверной, но из этого не следует, конечно, что сколько-то реалистичными могли быть сценарии, основанные на желании собрать все необходимые голоса только в городе.

6. Фандрайзинг был провален и нам не хватило денег.
Часто встречающееся в соцсетях мнение о том, что кампания, якобы, была недофинансирована, взялось, по всей видимости, из поста Максима Каца, а откуда его взял Максим Кац остается загадкой. Пожалуй, из всех заблуждений о нашей кампании это — самое нерелевантное, и в наибольшей степени не выдерживает критики.
Исходный план кампании предусматривал бюджет всех агитационных мероприятий в пределах 5.2 млн рублей, и опирался на реалистичные планы по фандрайзингу. Наша команда имеет лучший в России опыт фандрайзинга (начиная еще с проекта «Роспил» и мэрской кампании Навального), мы умеем строить модели и прогнозы, и мы хорошо понимали, каким будет результат сбора денег на костромскую кампанию, и что можно ждать от публичного сбора средств. Успех фандрайзинга очень зависит от многих факторов, в том числе от времени (здесь было всего три недели, это очень мало), от уровня благосостояния населения (при падении реальных доходов на 10% всякого рода благотворительность падает не на 10%, а в разы: люди перемещаются на более низкие ступени пирамиды Маслоу, и первым делом страдают «излишества», на которые идут «свободные деньги», и добровольные пожертвования попадают в эту категорию) , от степени общественного интереса (мы-то с вами понимали, что это не «какая-то там Кострома», а главная кампания 2015 года, но далеко не всем это получалось объяснить).
Мы прогнозировали, что соберем от частных жертвователей 5-5.5 млн рублей и строили кампанию исходя из этого; фактически же мы собрали более 6.3 млн рублей (на 20% больше плана), при этом в исходной смете по целому ряду позиций смогли добиться существенной экономии (например, размещение агитаторов в хостелах обходилось штабу примерно в 350 рублей за ночь, а исходно планировали 600 рублей и т.п.). Именно поэтому уже в середине кампании я смог объявить о том, что мы сможем запустить целый ряд не запланированных заранее мероприятий с общим бюджетом около 2 млн рублей.
Сбор 6.3 млн рублей за 3 недели — то есть 300 тысяч рублей в день — это темп выше, чем был у самого Максима Каца на его кампании в МГД-2014, и это, безусловно, очень хороший темп с учетом радикальных отличий 2015 года от 2014 года и одномандатной кампании в Москве от списочной кампании в Костроме. Мы не недовыполнили, мы перевыполнили финансовый план кампании. При этом представление о том, что, якобы, больше денег дали бы больше голосов является, конечно, неверным. Здесь низкая «эластичность спроса», выборы — это не та ситуация, когда заливание деньгами обязательно приводит к результатам. Мы и так, к сожалению, вышли на совершенно неприличный показатель порядка 1300 рублей рублей за полученный голос (это очень дорого и так не должно быть; когда соотношение денег к голосам такое, что «дешевле было голоса купить», это и означает, что кампания была неэффективной), и увеличение затрат лишь ухудшило бы этот показатель, и только. Больше листовок было некуда распространять (к концу кампании все избиратели говорили агитаторам, что «видели мы уже вашу листовку»), больше встреч было негде проводить (мы обошли все дворы Костромы и все райцентры области без единого исключения), а по традиционно затратным статьям (ТВ-реклама, билборды и т.д.) мы, конечно, рады были бы потратить деньги, да только кто бы нам дал.

7. Не хватило людей.
К концу кампании штаб собрал в Костромской области более 130 агитаторов; все они — идейные активисты и сторонники, многие из Костромы, но большинство — из других регионов. Штаб обеспечил всю необходимую инфраструктуру для их работы: компенсацию проезда, проживания, организовал питание, размещение и логистику, снабдил агитационными материалами, организовал обучение (в обратной связи, правда, многие агитаторы отмечают, что обучения было недостаточно). Тем, кто приезжал на всю кампанию, мы также платили из средств избирательного фонда небольшую стипендию.
Один агитатор на 4000 избирателей — это мало, в 10 раз меньше, чем в типичной технологической сетке (см. выше в п.3), но мы исходили из того, что наш идейный агитатор вполне может быть в 10 раз эффективнее платного. А искренность вообще ни за какие деньги не купишь.
При этом исходный план кампании предусматривал, что на старте, в первые дни, агитаторов будет 50, а к концу кампании — до 100 человек; этот план мы даже смогли немного перевыполнить. Могли ли собрать больше? Не думаю. В последние дни мы неоднократно кидали клич и писали посты с приглашением всем желающим приезжать на несколько дней, даже расширяли действие стипендиальной программы на тех, кто приедет на последнюю неделю, а также просили всех уже действующих агитаторов приглашать своих знакомых — но результаты были такими, какими они были. Не стоит переоценивать готовность людей — даже идейных — взять отпуск на работе и приехать на две-три недели пахать в спартанских условиях в далеко нестоличный регион, даже при условии оплаты труда и компенсации всех расходов.

8. Не хватило внимания «известных людей».
Мы, действительно, в этой кампании не уделяли внимания сбору слов поддержки от звезд эстрады и т.п., и вполне осознанно. Собрать их не так трудно (и известные люди сами предлагали нам свои слова поддержки, за что им большое спасибо), трудно распространить. Увы, большие проблемы у нас были с каналами доставки месседжа: весь костромской Фейсбук — это буквально пара тысяч человек; а Google/Youtube и ВКонтакте в течение всей кампании блокировали весь политический контент. То есть сделать зажигательный видеоролик не проблема, а вот показать его... (Про проблемы с интернетом расскажу подробнее ниже).
В целом — да, этот аспект кампании был нами упущен (точнее, решили не связываться из-за трудностей продакшена при неясных результатах), но, по всей видимости, никакого влияния на исход кампании не оказал.

НАШИ АГИТАЦИОННЫЕ МЕРОПРИЯТИЯ.
Итак, мы подробно разобрали некоторые заблуждения и обсудили, чем наша кампания не была. А теперь давайте пройдемся по проведенным агитационным мероприятиям, и разберем, чем она была.
Напомню, что кампания должна была состоять (несмотря на сжатые сроки) из трех последовательных фаз (информирование, мотивация, мобилизация), и на каждой из этих фаз были предусмотрены соответствующие агитационные мероприятия.

9. Кубы и раздача агитматериалов.
Предназначение у кубов — двоякое. Во-первых — визуальное присутствие, работа на узнаваемость. Во-вторых, мы решили отказаться от традиционных способов распространения агитационных материалов (через почтовые ящики), так как полагали, что почтовые ящики избирателей будут переполнены пятью одновременно идущими избирательными кампаниями, и сделали ставку на кубы как на опорную сеть дистрибуции листовок и газет. Мы смогли выполнить план как по количеству кубов, так и по объемам распространения листовок и газет через них: в последние дни кампании в день на улицах Костромы и городов области стояло по 22 куба (в пропорции к населению это как если бы в Москве стояло 400), которые распространяли до 20 тысяч газет и листовок каждый день, а всего за время кампании кубов было более 300, а агитационных материалов через них прошло примерно 250 тысяч экземпляров.
Кубы были очень успешным инструментом для роста узнаваемости и заметности, но в плане дистрибуции все же их не хватило: мы сделали только одну волну платного распространения газеты в почтовые ящики, а могли попытаться сделать больше, поскольку, вопреки ожиданиям, ящики избирателей (особенно в городах области) вовсе не ломились от агитационных газет. Особенно важно это потому что кубы являются инструментом контакта с аудиторией работающих горожан, у которых электоральная активность низкая, а до пенсионеров (составляющих основную массу избирателей) наша система дистрибуции агитационных материалов дотянулась не в достаточной степени.

10. Встречи с избирателями.
На самом деле именно встречи — самое спорное из агитационных мероприятий, которые у нас были. Сами по себе, встречи с избирателями представляют собой популярный инструмент агитации, и в Костроме, как и на многих других выборах, их использовали очень многие кандидаты — в своих одномандатных кампаниях. А вот чтобы встречами (да еще в таком количестве) кто-то вел кампанию в поддержку списка кандидатов — я о таком никогда ничего не слышал.
И неслучайно, конечно. Как работает встреча? Приходит кандидат во двор, общается с бабушками. Потом приходит бабушка на участок, и видит на стенде много незнакомых лиц и одно знакомое. Тут уж даже не очень важно, как и о чем разговор был — голос все равно в кармане.
Но Яшин и Андрейченко, которые героически провели почти 200 встреч на двоих, обойдя все дворы костромских многоэтажек и объехав все райцентры области, не были одномандатниками. Каждый из них поговорили с многими сотнями костромичей — но какой процент из этих сотен, запомнив лица кандидатов и пусть даже название партии, смогли правильно сориентироваться на участке, найти эту партию на 15-й строчке одного из 5 бюллетеней, правильно вспомнить фамилии кандидатов? Сколько голосов мы так упустили в «Парзас» и другие спойлерские партии? Увы — много.
Мы не знали и никто не знал перед началом кампании, какая будет конверсия у встреч в голоса в ходе кампании списка, потому что ранее никто никогда не делал встречи одним из ключевых мероприятий кампании списка. По всей видимости, мы были здесь первопроходцами и дорого заплатили за этот опыт.
Понимали ли мы риски, связанные с тем, что встречи, повысив узнаваемость Яшину и Андрейченко, не добавят голосов за Парнас? Да. Почему решили все-таки их делать и сделали 197 штук, перевыполнив исходный план? Первое: было обидно попусту растрачивать личный политический ресурс наших ведущих кандидатов; они оба замечательные политики и замечательно работали политиками. Если бы не было встреч, что бы они делали? Второе: понимая все риски, мы пытались встречи совместить с агитацией. Перед встречей и во время встречи по дворам и райцентрам проходили наши агитбригады; каждое приглашение на встречу было оформлено как небольшая листовка и содержало все основные программные лозунги кампании.
По всей видимости, этого оказалось все же недостаточно.

11. Агитационный колл-центр.
Исходная идея заключалась в том, чтобы выявить путем тотального обзвона костромских домашних телефонов (100 тысяч звонков) те самые 10-15% сторонников демократических ценностей, которые должны где-то быть в городе, и привести их на участки мобилизационным обзвоном в последние дни. Цель была в первую очередь не сагитировать (все-таки по телефону это не так-то просто), а именно найти и мобилизовать. Мы впервые в истории российских выборов поставили такую масштабную задачу и попытались решить ее силами волонтером, и, из-за отсутствия опыта, существенно ошиблись в числовых оценках.
По плану колл-центр должен был выйти на 4-5 тысяч звонков в день, но никогда не был близок к этой отметке по двум причинам:
1) средняя продолжительность звонка была около 5-6 минут (вместо прогнозировавшихся 2 минут), костромичи, начав разговаривать с агитатором, надолго втягивались в разговор, и самим волонтерам, конечно, было интересно разговаривать и переубеждать, а не тупо проходить стандартный скрипт,
2) заполняемость колл-центра была далека от 100%: вечером яблоку было некуда упасть, но утром и днем в рабочие дни телефоны простаивали.
В итоге мы сделали примерно 13000 агитационных звонков (около 700-800 звонков в день в среднем), которые дали порядка 1500 горячих контактов избирателей, подтвердивших намерение проголосовать за Парнас в ходе мобилизационного обзвона в три последних дня кампании. Таким образом теоретические ожидания сошлись с практикой (1500 — это примерно 12% от 13000), но мы не смогли масштабировать работу колл-центра в достаточном объеме, в том числе и из-за нехватки волонтеров в Москве.

12. Традиционные медиа.
Мы не особо рассчитывали, что нам удастся куда-либо попасть в традиционных медиа, но мы пытались и не безуспешно. Ничего не получилось только с билбордами. Зато получилось с газетами: два выхода в бесплатной газете «Костромской край», три выхода в АиФ, один выход в «Газете моего города» (г. Буй), общий тираж свыше 150 тысяч экземпляров; получилось с радио (более 200 выходов 15-секундного ролика на различных местных радиостанциях в течение последней недели агитации); и, самое удивительное, получилось с ТВ. В Костроме есть телеканалы КИТ и Логос, которые являются сетевыми партнерами «России-24» и СТС соответственно, при этом принадлежат бизнесмену Е.Трепову, который шел на этих выборах самовыдвиженцем. Благодаря проведенной политической работе (см. ниже п.17), мы смогли организовать на последней неделе кампании рекламную кампанию на этих телеканалах (более 130 выходов ролика плюс репортаж).
Общий бюджет по оффлайновым медиа получился в итоге чуть более 500 тысяч рублей, что вполне соразмерно масштабам кампании; думаю, мы вложили эти средства весьма эффективно.

13. Интернет.
Успешность нашей кампании в интернете можно охарактеризовать одним числом: 19988 рублей. Ровно столько (при плане в 500 тысяч рублей) мы смогли потратить на продвижение в интернете и соцсетях; выполнение плана на 4% — такого провала нет ни по одному иному типу мероприятий.
Я не склонен верить в теории заговора, поэтому просто факты: «Одноклассники» отказались размещать политическую рекламу в рамках избирательного законодательства; на счет в личный кабинет «ВКонтакте» средства шли в течение недели и так и не дошли (должны были быть зачислены в течение трех суток); Youtube трижды без объяснения причин блокировал кампанию по продвижению наших роликов сразу после начала и первых нескольких тысяч показов; решить вопрос с запуском кампании в Google Adwords удалось, после двух недель препирательств с техподдержкой, лишь 10 сентября, в предпоследний день кампании.
Большая неудача, оценить причины которой мне все еще сложно: нет никаких сомнений в высокой компетенции наших специалистов, но нет и результата. Плохо.

ПОДВОДНАЯ ЧАСТЬ АЙСБЕРГА.
Предвыборный штаб — это не только агитационные мероприятия, но и огромные объемы организационной работы, не видной широкой публике. Тем не менее, от эффективности этой работы многое зависит, и здесь тоже надо разбирать успехи и неудачи.

14. Социология.
За три недели очень короткой кампании наша социологическая служба успела провести три опроса, зафиксировав положение дел перед стартом, в середине кампании и в начале последней недели. Основным субъектом мониторинга была узнаваемость, поскольку только таким образом мы могли оценить (и скорректировать) ход агитационной работы. Рейтинги считать было трудно: из-за коротких сроков кампании выборки были небольшими (400 анкет в области, 400 в городе), погрешность достигала 5%, и результат никогда не выходил за пределы этой погрешности. Мы с уверенностью фиксировали, однако, тренд на рост числа неопределившихся по мере приближения дня голосования, и записывали эти данные себе в актив. Например, последний опрос показал рейтинг 4.6% в Костроме при 43% неопределившихся или ответивших «не скажу». Экстраполируя эти 4.6% на неопределившихся мы получали оптимистичные 8% (4.6%/(100-43%)=8%), и нам казалось, что это допущение вполне легитимно; мы даже рассчитывали, что среди неопределившихся в итоге распределение будет в большей степени в нашу пользу, поскольку полагали, что многие из наших сторонников боятся / не хотят признаваться интервьюеру в симпатиях к критикуемой со всех сторон партии.
Увы, как мы видим, эта экстраполяция была, напротив, необоснованно оптимистичной. Мы как раз и набрали в Костроме 4.3% (отличное соответствие опросу!), а неопределившиеся, по всей видимости, сделали в последний момент выбор в пользу системных оппозиционных партий: результат ЕР и Парнаса оказался ниже нашего внутреннего прогноза, а КПРФ и, особенно, ЛДПР — значительно выше. Импульсное голосование протестного электората за ЛДПР «в последний момент» — это феномен, которому в России уже 25 лет, и когда он исчерпает себя, непонятно.
Проведение полноценного экзит-полла в масштабах всей области потребовало бы выставить порядка 60 опрашивающих (из-за необходимости отдельно рассматривать Кострому, малые города и сельскую местность), но штаб не мог себе позволить отвлечь такое количество волонтеров от наблюдения, поэтому ограничились экзит-поллом только в Костроме. (При этом мы опирались на данные последнего опроса, по которому рейтинги в Костроме и в области были достаточно близкими — но все это, напомню, в пределах статпогрешности). Результаты этого экзит-полла постоянно росли с 2.5% рано утром (когда голосовали дисциплинированные старушки) до 5.5% к вечеру, при том, что стабильно треть опрашиваемых отказывалась отвечать на вопрос (в 2013 году в Москве таких было 20%), что, опять же, внушало штабу определенный оптимизм. (Голосование за протестную партию — не есть социально одобряемое поведение, и можно было надеяться на то, что наши избиратели чаще умалчивают о своем выборе). Увы, этот оптимизм оказался чрезмерным.
Резюме: социологическая служба дала все необходимые исходные данные для управления кампанией, но штаб интерпретировал их с необоснованным оптимизмом, широко трактуя погрешности в свою пользу.

15. Содержание кампании.
У кампании был четкий и ясный месседж: «в областной Думе нужен независимый депутат». В течение всей кампании этот месседж выдерживался, все агитационные материалы от кубов до газет на него работали, не было никакого «вразнобоя» (это очень важно). Мы объясняли: депутат-единоросс не сможет эффективно контролировать чиновника-единоросса; мы повторял пословицу «на то и щука, чтобы карась не зевал». Мы рассказывали на конкретных примерах (включая опыт Бориса Немцова в Ярославле, хорошо известный многим костромичам), как работа независимого депутата — даже одного — может сделать чиновников хоть немного более внимательными к интересам жителей области.
Вопреки расхожему мнению (мне трудно сказать, откуда оно взялось: видимо, просто с потолка, от некомпетентности и невнимательности «экспертов»), мы не строили кампанию на лозунгах «Путин — вор», почти не апеллировали к федеральной повестке. На каждом кубе, листовке, газете излагались четкие и проработанные программные тезисы РПР-Парнас о необходимости возврата доходов и полномочий в региональные и местные бюджеты, о необходимости контроля над чиновниками и борьбе с коррупцией на региональном уровне. Все это подкреплялось конкретными примерами неэффективности местных властей, конкретными примерами распила и коррупции среди костромских жуликов в сфере ЖКХ, дорожного и жилищного строительства, проистекающими от их полной бесконтрольности.
Поэтому я не считаю, что мы проиграли из-за того, что были слишком радикальными. Как раз наоборот: видимо, радикальности не хватило для того, чтобы отстроиться от СР, КПРФ, ЛДПР, которые, как и всегда в предвыборный период, стали резко «оппозиционными» и готовы были поспорить с нами в хлесткости своих лозунгов и «наездов» на власть.
В итоге для «нашего» избирателя мы, возможно, недостаточно четко себя идентифицировали, а «не наш», возможно, не смог разобраться в том, какая политическая сила действительно является оппозиционной и должна получить его протестный голос, а какая лишь прикидывается таковой.
Принципиально содержание кампании было правильным, и (см. п.3 выше) не могло быть иным: мы хотим и можем говорить только вещи, в которые верим сами. Модальность, возможно, следовало корректировать, но три недели кампании (при том, что производственный цикл качественных агитационных материалов составляет порядка недели) не оставляли для этого реальной возможности.

16. Производство.
Я никогда раньше не видел такой слаженной работы по производству агитационных материалов в такие сжатые сроки. От дизайна до предпечатной подготовки, от контента до логистики: производственный механизм работал безупречно. Только печатной продукции мы сделали более 20 различных видов; три основных многотиражных носителя (краткая листовка, подробная листовка и полноценная газета) общим тиражом 430 тысяч экземпляров, и огромное количество вспомогательных (дорхенгеры, визитки, календарики, магниты, флаеры, афиши, приглашения на встречи). А еще стороны кубов. А еще макеты для бесплатного размещения в районные газеты. А еще рекламные макеты и статьи для платной газетной агитации. А еще видеоролик и аудиоролик. А еще рекламный контент для продвижения в интернете и в соцсетях. А еще элементы визуального оформления штаба.
Был один серьезный сбой: типография в Ярославле полностью запорола основной тираж второй листовки, в итоге срок начала ее распространения сдвинулся с 31 августа на 3 сентября, но на фоне общих объемов производства и сжатых сроков, думаю, можно считать это допустимой погрешностью.

17. Политическая работа.
Важный кусок невидимой части кампании — взаимодействие с другими политическими силами. Здесь, в первую очередь благодаря работе Николая Сорокина, лидера костромского отделения Парнаса, мы достигли существенных результатов, наладив рабочее взаимодействие с штабами ряда региональных политических сил. В практическом плане это дало возможность прежде всего скоординировать работу по наблюдению на выборах, а также обеспечило значительный входящий поток инсайдов, которые штаб учитывал в своей работе. Мы знали о каждом совещании в администрации губернатора, о планах по обеспечению повышенной явки в сельских районах, о многих других «политических установках» конкурентов. К сожалению, в практическом смысле это знание мало что нам дало.

18. Противодействие.
Почти вся чернуха была вылита в течение последней недели. Это были три тиража газет (два тиража «Газеты активных граждан Костромской области» преимущественно против Яшина, плюс тираж «Костромской гей-правды»), которые попали во все почтовые ящики костромичей, плюс несусветное количество разного рода листовок и плакатов, плотно расклеенных по городу — частью от имени фейковых партий-спойлеров, частью анонимных. Я не берусь оценить совокупный тираж и бюджет этих материалов, но он точно превышал бюджет нашей кампании. Естественно, органы власти не принимали никаких мер по противодействию чернухе, и мы тоже не смогли придумать ничего разумного, что мы могли бы с этим сделать. Наша надежда заключалась в том, что чернухи окажется слишком много и она окажет обратный эффект — но, видимо, этого не произошло.

19. ОСНОВНОЙ ВЫВОД.
Выше я очень подробно описал, что мы делали и не делали, что получилось, и не получилось. И теперь я готов предложить свой вопрос о том, почему все-таки мы набрали лишь 4.5 тысячи голосов, всего-то 2.3%. Я полагаю, что произошло вот что.
Два из наших агитационных мероприятий — кубы и встречи (особенно встречи) — были направлены на «всех» избирателей. Эти мероприятия нам удались, мы обошли все дворы и раздали столько листовок и газет, сколько хотели. Это подтверждается ростом узнаваемости. Но узнаваемость не тождественна готовности голосовать, конечно. Узнаваемость дает надежду на то, что сомневающийся избиратель, принимающий решение на избирательном участке (а таких — 30-40%) сделает выбор в нашу пользу. Наши оппоненты дождались, пока узнаваемость вырастет, и обрушили нас удар из чернухи максимальной мощности в последнюю неделю, поступив тактически правильно (толку-то было нас мочить, пока у нас не было узнаваемости — только нам на руку работать), а мы этому не смогли ничего противопоставить. И сомневающиеся проголосовали за другие, давно известные «оппозиционные» партии.
В то же время на ядро сторонников, на избирателей демократических взглядов (их численность в Костроме, увы, невелика), у нас работали, по сути, только агитационный колл-центр и интернет. Но интернет не сработал совсем (см. п.13), а по агитационному колл-центру мы сильно ошиблись в расчетах (см. п.11), и поэтому с мобилизацией ядра у нас ничего не получилось.
В итоге, «наш» избиратель на выборы привычно не пошел, а «не наш» (то есть старушки, которых обнимал Яшин) проголосовал не за нас.
Почему так произошло (помимо указанных выше просчетов?) — довольно понятно. Мы опасались, что одного только «ядра» в Костроме может и не хватить для прохождения барьера, и вели кампанию, рассчитанную на широкий круг избирателей, в итоге и его не завоевав, и ядро толком не собрав. (Примерно подобную ошибку совершила СПС в известной и очень дорогостоящей кампании в Госдуму 2007 года, набрав тогда 0.96% голосов: популистской кампанией за повышение пенсий и т.п. они растеряли ядерный электорат, но сердца бабушек завоевать не смогли).
Что можно было бы сделать иначе? Положа руку на сердце: видимо, отказаться от встреч. Эффективность их осталась не очень понятной, а ресурсов они оттянули очень много. В двух командах обеспечения встреч было задействовано до 40 человек, которые могли бы быть отличными агитаторами, то есть мы могли бы практически удвоить объем личной агитации избирателей сторонниками. Не очень, правда, понятно, что тогда делали бы всю кампанию наши замечательные кандидаты... Кроме того, я постарался бы усилить платное распространение газет в почтовые ящики, а по месседжу сместился бы в более радикальную сторону (важную для ядра сторонников).
В любом случае, это лишь реконструкция и догадка: как я уже писал выше, поставить строгий эксперимент, провести другую кампанию в тех же условиях не представляется возможным. (И уж тем более нельзя базировать серьезные выводы на сравнении этой кампании с другими, совсем непохожими — будь то кампании в больших городах, кампании одномандатников, кампании в докрымской реальности и т.д.).
А возможно, просто все дело в том, что нам очень не хватило времени: но мы выше, в самом первом пункте, договорились не обсуждать время...

НЕСКОЛЬКО ПОВОДОВ ДЛЯ ОПТИМИЗМА.
Если бы во мне не было огромного запаса оптимизма, я бы не вернулся из Люксембурга в Россию и не стал бы заниматься тем, чем я занимался все последние месяцы. Я верю в людей, верю в демократию, верю в нашу правду. И хотя не так просто находить поводы для оптимизма в костромской истории, все же вот вам несколько:

20. Нет никаких 86%.
При достаточно значительном уровне фальсификаций, при задействовании огромного административного ресурса и на крайне низкой явки, после всего Крыма и Украины, ЕР в депрессивном регионе с трудом преодолевает 50%, а, точнее, получает менее 18% голосов избирателей. При этом весь ресурс бабушек и бюджетников был мобилизован.

21. Демократическая коалиция состоялась.
Мы объединились в апреле и не развалились до сентября: беспрецедентная история для последних 25 лет российской демократической политики. Мы создали демократическую процедуру праймериз, дающую признаваемые всеми результаты; мы пережили несколько атак на целостность коалиции извне; в штабе в Костроме работали представители всех пяти входящих в коалицию партию и все находили общий язык.
Мы вели не кампанию Парнаса в Костроме; Демократическая коалиция создана ради выборов в 2016 году в Госдуму, и вела политическую кампанию в четырех регионах. В трех из них власть нас побоялась на выборы пустить, в одном мы участвовали в выборах и проиграли. При этом коалиция не развалилась по швам, а получила ценный опыт и материал для анализа перед главным сражением.

22. Мы умеем вести кампанию без телевизора.
Одна технологическая задача, которая стояла перед штабом — сделать так, чтобы о партии без 20-летней истории, совершенно новой для Костромской области, все узнали всего за три недели, и без доступа на ТВ — была решена. Оказалось, что этого недостаточно для победы; но сам по себе вопрос о разрешимости этой задачи был далеко неочевиден до начала кампании.

23. Мы получили опыт.
Когда мы затевали — в апреле — всю историю с праймериз, с коалицией, с походом на региональные выборы, мы много говорили о том, что Единый день голосования в 2015 году является последним перед выборами в Госдуму, и если не отработать многие вопросы сейчас, то к Госдуме мы подойдем совершенно неготовыми. Ну, так и вышло. Да, крайне дорогой ценой, но все-таки очень много полезного мы поняли. Понятно, что надо менять в процедуре праймериз; понятно, как надо делать кампанию-2016 (ну или точнее многое понятно в том, как ее не надо делать). Все, что не убивает, делает нас сильнее.

24. Мы можем навязывать свою повестку.
В апреле 2015 года мы собрались и решили, что ближайшие 5 месяцев мы проведем так:
- проведем конкурентные праймериз и открыто и прозрачно сформируем списки кандидатов, которых выберут сами жители регионов демократических взглядов;
- соберем для них подписи, и постараемся создать необходимое политическое давление для того, чтобы добиться допуска на выборы;
- соберем деньги и проведем публичную волонтерскую кампанию для этого списка кандидатов;
- сделаем эту кампанию и противостояние с властью главным содержанием политической жизни России в 2015 году.
На этом трудном пути много могло пойти не так, и многое пошло не так, но тем не менее:
- мы провели конкурентные праймериз и сформировали списки кандидатов;
- мы собрали идеальные подписи и в итоге смогли добиться допуска на выборы (хотя бы в одном регионе);
- мы собрали деньги, провели кампанию и сделали ее главным событием политической жизни России в 2015 году.
Было бы гораздо лучше, если бы мы победили при этом; но, блин, тот факт, что мы не смогли победить, не обесценивает всех других безусловных наших успехов.
И наш подход в целом был верным; тут есть с чем сравнить: целый ряд политических сил пытались пройти на эти выборы «тихой сапой», не создавая политического давления и не раскручивая свою историю — все они просто не были допущены и на том их политическая история закончилась.

25. Отчаяния не существует.
Я читаю посты, которые пишут люди, вернувшиеся домой с полей костромского сражения: я вижу в них усталость, вижу разные эмоции, но не отчаяние и не разочарование. Разочарование — удел тех, кто там не был, не месил грязь костромских дорог, не говорил с избирателями, не раздавал листовки и газеты. Это очень важно. А еще важно вот что: на последней летучке я спросил у собравшихся в штабе, многие ли из них принимали участие (в любом качестве) в кампании Навального в 2013 году; руку поднял едва ли каждый четвертый. Приходят новые люди, и их очень много, и будут приходить; будут новые кампании и у них будут новые герои.

Такие дела. Извините за очень много букв — но так и кампания была большая и архиважная.

Пишите любые аргументированные дополнения, возражения и вопросы. Поскольку текст получился очень большой, я специально, для удобства, пронумеровал ключевые пункты; не забывайте указывать номер пункта в своих комментариях.

Прилетел в Новосибирск (в пятый раз за последние пять недель, и каждая такая поездка отбирает два дня), и сейчас опять пойду в СК на очередное следственное действие.

Вот все, что я хочу сказать по поводу этого «уголовного дела»:

День тишины, а в штабе день суеты. Расстановка наблюдателей, обучение, формирование мобильных групп, подготовка к дню голосования...

Решил написать маленький пост на отвлеченную тему. Про героизм.

Костромскую кампанию мы смогли сделать центром политической жизни России. Не сразу, но все поняли: это главная политическая кампания 2015 года. Победим — будет огромный прилив энтузиазма и надежд перед 2016 годом. Проиграем — ну, соответственно, не будет. И вот в Костроме волонтеры, журналисты, провокаторы, медиаперсоны, политтехнологи...

А если отъехать на 50 километров в любую сторону — там тишина. Хотя результат кампания куется именно там. Костромская области по российским меркам весьма децентрализованная, больше 60% ее жителей (и избирателей) живут за пределами областного центра, в десятках маленьких городков и сотнях сел и деревень.

Все их мы исколесили. В каждом райцентре провели хотя бы одну встречу. В каждом селе с населением больше 1000 человек хотя бы однажды приезжали агитаторы и раздавали листовки и газеты. В каждом селе и деревне с населением больше 300 человек завтра будет работать наш наблюдатель.

И всего этого бы не получилось бы, если бы не изнурительная работа и тысячи километров разбитых грунтовок под колесами машин сотрудников наших региональных штабов.

Мы распределили зоны ответственности так, что они получились примерно одинаковыми по численности избирателей. Каждый региональный штаб отвечал за 90 тысяч избирателей — на многих тысячах квадратных километров. Этот участок фронта занимали 12-14 наших активистов: именно столько работало в каждом из региональных штабов. Этими силами они умудрялись в день проводить до пяти кубов в разных населенных пунктах (рекорд южного штаба), собирать до 170 человек на встречи (рекорд северного штаба), готовить одновременно 7 встреч на один уик-энд (рекорд восточного штаба).

Северный штаб, дислокация в Галиче, под руководством Николая Левшица: Галич, Буй, Солигалич, Чухлома, Антропово, Парфеньево, Нея, Сусанино, Чистые Боры и частично Макарьев. Начали первыми, были модельным примером для всех других, подготовили и провели больше всех встреч с кандидатами, первыми придумали агитировать в рыночные дни.

Восточный штаб, дислокация в Шарье, под руководством Виталия Серуканова: Шарья, Мантурово, Поназырево, Боговарово, Вохма, Павино, Пыщуг, Георгиевское, Кологрив. Самая большая территория, самые плохие дороги, первыми стали проводить рейды по малым селам. Самый автономный штаб, самый отчаянный.

Южный штаб, дислокация в Костроме, под руководством Сергея Бойко: Нерехта, Волгореченск, Красное-на-Волге, Судиславль, Островское, Кадый и частично Макарьев и Костромской район. Самый пестрый по составу штаб, рекордсмены по объемам агитации на последней неделе.

Вот. Каждый голос, который мы получим в области, мы получим благодаря этим абсолютно героическим ребятам.

Последний день, когда можно публиковать данные соцопросов по закону был в понедельник, и я тогда кое-какие таблички выложил. Но звонить и опрашивать мы, конечно, не прекращали: без социологических данных управлять кампанией невозможно.

И хотя я не могу опубликовать рейтинги, кое чем хочу поделиться:

Узнаваемость растет. Большая часть анкет этого опроса получены до вторника (дальше добирали квоты), то есть здесь еще нет последней волны распространения нашей забойной агитационной газеты. Думаю, подрастем еще примерно на 10 процентных пунктов к концу кампании. Это показатель очень крутой работы наших агитаторов и кандидатов: за три недели мы смогли сделать так, что новый для области и не представленный во всемогущем телевизоре партийный бренд стал известен половине избирателей от мала до велика.

Почти все партии усилили агитационную работу в конце кампании. И мы видим, что собранная из волонтеров и кубов агитационная машина оказывается достаточно мощной, чтобы не отставать от машины из телевизоров, билбордов и бесконечных газет в почтовых ящиках. Очень важно, что не только в городе, но и в области (без области кампания не выигрывается). Эти цифры — результат трех недель агитации в режиме нон-стоп, по 12 часов в день. В них — сотни встреч, тысячи рукопожатий, десятки тысяч разговоров, сотни тысяч листовок и газет.

Закон запрещает мне говорить о рейтингах. Вместо меня о рейтингах расскажет хроника дня:
— с утра по всей Костроме была огромным распространена адская чернушная газета про то, что мы нацисты и живодеры;
— чуть позже была распространена вторая чернушная газета: про то, что мы все геи; эту газету раздавали «нераздерганной» (кто сталкивался с газетной печатью, знает, что это значит: газету готовили в адской спешке); провокаторы, которые ее раздавали, признались в работе на «Единую Россию»;
— престарелый политик Жириновский срочно прибыл в Кострому срывать нам агитацию: он рассказывал студентам, что всех, кто ходит на встречи к Яшину, возьмет на карандаш ФСБ;
— к Яшину заявился натуральный афрокостромич на поддельных автомобильных номерах;
— движение по охране особняка единоросса Саблина (также известное как «Антимайдан») разразилось кучей страстных заявлений из главного пропагандистского калибра в ответ на понятную каждому костромичу шутку о Сковородке, и мчит в Кострому громко пиариться на «борьбе с оранжевыми революциями»;
— единороссы организовали шутовской марш с американскими флагами якобы от имени Парнаса;
... и так далее (это далеко не полный список).

У нас не 1%, о нет.
Опираясь на свежие данные от лучшей социологической службы России хочу сказать: социология показывает, что у нас есть все шансы преодолеть 5%-ный барьер в городе Костроме и что мы находимся на грани этого барьера по области (за вычетом города). Именно этим объясняется беснование и истерика местных властей, которые занимаются не кампанией «Единой России», а только и исключительно попытками на все лады замочить Парнас. Потому что именно в этом поставленная перед ними в АП задача заключается. А с Жириком совсем смешно: у нас сейчас рейтинг вровень с ЛДПР, и если существующий тренд сохранится, мы довольно сильно их обгоним; думаю, что ему сказали, что весь его проект просто прикроют за ненужностью, если ЛДПР проиграет Парнасу.

Это действительно так ситуация, когда важен каждый голос. (Пропагандисты поэтому кричат про 1% — чтобы сторонники махнули рукой и остались дома в погожий выходной день).

И важно каждому сагитировать по несколько человек вокруг. Все еще — за несколько дней до выборов — огромен процент неопределившихся (порядка 35%), что может привести к любым сюрпризам как со знаком плюс, так и со знаком минус.

И очень важно приехать наблюдать и защитить наш результат.