Примерно 40 минут потребовалось сегодня коллегии из трех судей Новосибирского областного суда, чтобы рассмотреть мою и моего адвоката апелляции на приговор по «микрофонному делу» — и оставить этот приговор в силе. Так что мой 28-й приезд в Новосибирск оказался и самым коротким; через четыре часа буду снова в Москве.

Было ли решение сюрпризом? Конечно, нет. Центральный районный суд Новосибирска два месяца назад пошел на довольно решительный шаг, переквалифицировав мне статью обвинения с тяжкой ч.3 ст.144 на небольшой тяжести ч.1 ст.144, и дав по ней минимальное наказание в виде относительно небольшого штрафа — лучше, давайте честно скажем, и быть не могло. И как говорят все, кто хоть немного понимает, как устроена судебная система в России сегодня — такое решение не могло было быть принято без консультаций с вышестоящим, областным судом. Поэтому оно было обречено на то, чтобы устоять в апелляции.

Приговор вступил в силу, и был немедленно исполнен: подписки о невыезде больше нет, с государством мы в расчете

Сегодня около 13.00 по новосибирскому времени приговор по «микрофонному делу», таким образом, наконец-то вступил в законную силу — закончилась эпопея, которая продолжалась аж 15 месяцев, с июля прошлого года. С одной стороны — теперь я осужденный уголовник. С другой стороны — нет больше подписки о невыезде, а уплата штрафа позволяет мне рассчитывать и на немедленное снятие судимости (она в принципе снимается через год, но при уплате штрафа можно и раньше).

Ну и конечно это все не означает, что мы закончили. Прохождение апелляции дает право обратиться в ЕСПЧ — и это будет сделано в кратчайшие сроки, благо «Агора» любезно предложила свою помощь. С другой стороны, мы с адвокатом Бандурой решили не отказываться от дальнейшей борьбы и в российских судах и параллельно подадим также кассационную жалобу.

Ну а в целом, конечно, я очень рад, что все это закончилось. И спасибо огромное всем, кто поддерживал все эти 15 месяцев.

Свое выступление на апелляции, по традиции, публикую в полном объеме.

Уважаемый суд!
Основные юридические доводы мои и защитника изложены в наших апелляционных жалобах, и мне не хотелось бы отнимать у вас время их повторением. А я хотел бы кратко пройти по основным сущностным моментам.

Первое.
Суд решил положиться на показания активистов, которые не скрывали того, что являются моими политическими оппонентами. И телеканал Лайфньюс, и движение НОД занимают провластную позицию, не отрицают этого, не скрывали этого в судебном заседании. Характеризовали свое отношение ко мне и моей оппозиционной деятельности как отрицательное.
Конечно, само по себе это еще не означает, что к их показаниям надо относиться отрицательно, но все-таки события 17 июля 2015 года отлично задокументированы на видео — в материалах дела было четыре видеозаписи инцидента — и это позволяет судить о том, правду ли говорили эти свидетели обвинения. Оказалось что нет, неправду. Частично суд это учел при переквалификации приговора: ведь меня исходно обвиняли по части 3 статьи 144, вменяя не только «воспрепятствование деятельности журналиста», но и поломку микрофона и причинение журналисту синяка. В итоге и поломка микрофона и синяк не подтвердились: еще назначенная следствием экспертиза показала, что микрофон я не ломал, он работоспособен. А с синяком вообще смешно получилось: мы сделали экспертизу, которая по видео установила, что я вообще не касался руки журналиста, держался только за микрофон. Соответственно, все закончилось приговором по части 1 статьи 144 — «воспрепятствование журналистской деятельности». Без синяка и без микрофона в приговоре.
И мне кажется, что суд как-то остановился на полпути, не оценил все показания свидетелей и видеофрагменты в совокупности, и не пришел к единственно возможному выводу — выводу о том, что НОДовцам и Лайфу вообще не стоит доверять. Потому что получилось, согласно приговору центрального районного суда, что в части синяка и микрофона потерпевшие и свидетели обвинения соврали — но во всем остальном суд решил на их слова положиться. Мне эта логика представляется неразумной.

Второе, и главное.
Статья 144 — вообще не о том, за что меня судят. Она хоть сформулирована, может быть, и расплывчато, но все же вполне понятно. Это статья, которая призвана защищать журналистов в процессе их профессиональной деятельности. Так бывает, и нередко, что журналисту удается получить какую-то информацию, публикация которой противоречит интересам сильных мира сего. И вот чиновник, депутат или бизнесмен начинает угрожать журналисту: опубликуешь, и с тобой случится что-то плохое. Вот это и есть «воспрепятствование журналистской деятельности путем принуждения к отказу от распространения информации». Суть здесь — в слове информация. Она у журналиста есть, преступник же не хочет, чтобы журналист ее распространил, и добивается, чтобы этого не случилось.
Но в моем случае у Поступинского не было никакой информации! Я так и не понял из приговора Центрального районного суда, к отказу от распространения какой информации я его якобы принуждал.
И получается, что меня осудили ровно за то, что я не дал Поступинскому подойти к Навальному, чтобы возможно получить информацию! То есть суд в приговоре исходит из того, что если бы Поступинский подошел к Навальному и задал бы ему вопросы, а тот бы на них ответил, то Поступинский бы получил некую информацию, и вот ее я ему не дал распространить. Но это же лишь предположение! А если бы Навальный не стал отвечать на вопросы? Его тоже надо было бы судить по статье 144?
То толкование статьи 144, которое в своем приговоре предложил Центральный районный суд Новосибирска — не просто расширительное, оно шире любых разумных пределов. Под логику моего приговора подпадает и любой пресс-секретарь, который отказывается соединять журналиста с чиновником по телефону, и охранник, который устанавливает металлический заборчик между прессой и знаменитостью, и политик, который отвечает на вопрос журналиста «без комментариев». Всех их давайте тогда осудим за «воспрепятствование журналистской деятельности»! Но, конечно, все же хотелось бы, чтобы статья 144 применялась в тех случаях, когда действительно журналистам угрожают, их избивают, ломают их технику и так далее в связи с их профессиональной деятельностью. А именно этого, увы, не происходит.

Третье.
Я ведь не отрицаю того, что очевидно и что есть на видео: да, я держал Поступинского за микрофон (не ломая его, конечно); да, я не хотел, чтобы Поступинский вошел в наш предвыборный штаб. Я об этом говорил и на следствии, и в суде: у меня были все основания полагать, что Поступинский координирует свои действия с агрессивными НОДовцами, устроившими провокацию около штаба, я имел все основания опасаться за результаты нашей титанической работы по сбору подписей. У меня было полное право не пускать Поступинского в наш штаб. И в этом нет ничего плохого, нет никакого воспрепятствования деятельности, нет никакого преступления.
И мне непонятна ситуация, когда я открыто говорю о своих действиях и их мотивах, а суд додумывает, непонятно с чего, как все было на самом деле: мол, за 20 секунд я понял, что сейчас Поступинский задаст Навальному вопросы, получит некую информацию, распространение этой информации для нас нежелательно, поэтому надо воспрепятствовать Поступинскому в получении и распространении этой информации! Да у меня сейчас ушло куда больше, чем 20 секунд, только на то, чтобы описать это все. Какое же тут могло быть «формирование преступного умысла»?
При этом, чтобы «натянуть» на свою версию происходившего 17 июля 2015 года у штаба Парнаса на Красном проспекте, суд допускает в приговоре прямые ошибки. Так, в обоснование версии о том, что у меня якобы сформировался преступный умысел на воспрепятствование журналистской деятельности, в приговоре указывается, что у Поступинского был при себе микрофон, и что я, глядя на микрофон, якобы не мог не понимать, что передо мной именно журналист, и что микрофон, якобы, удостоверял его личность! Но это же бред, как может микрофон удостоверять личность?
Поясню, откуда это вообще в приговоре взялось. Статья 144 УК РФ говорит о «воспрепятствовании профессиональной деятельности журналиста». Но профессиональная деятельность проистекает в соответствии с определенными нормами и ограничениями. В частности, 17 июля 2015 года у штаба Парнаса проходило массовое мероприятие движения НОД в формате несанкционированного пикета. Права и обязанности журналиста, участвующего в публичном мероприятии, определены федеральным законом №54-ФЗ «О порядке проведения массовых мероприятий, митингов, демонстраций и шествий». И там, в частности, указано, что журналист обязан иметь при себе ясно видимый отличительный знак, идентифицирующий его личность и род занятий. Эта норма появилась в законе не так давно, в 2014 году, и именно для защиты журналистов: чтобы и другие участники пикета или митинга, и сотрудники полиции могли четко отделять журналиста от пикетчика, чтобы не было ситуаций, когда журналиста, освещающего массовое мероприятие, пусть и несанкционированное, задерживают. Обычно таким знаком является пресс-карта с фотографией и подписью редактора, которую журналист носит на шее. И совершенно точно микрофон таким знаком не является.
В этой связи мне хотелось бы обратить внимание суда на одно уголовное дело по статье 144 УК РФ, которое недавно рассматривалось в Ямало-Ненецком округе. Это тем более важно, поскольку практики по этой статье очень и очень мало, меньше 10 дел за всю историю ее существования.
19 августа 2016 года коллегия суда Ямало-Ненецкого автономного округа отменила обвинительный приговор по части 3 статьи 144, вынесенный владелице кафе в Салехарде Эльвире Арндт. 8 августа 2015 года в кафе «Виктория» ворвалась съемочная группа программы «Ревизорро». Ссылаясь на свободу слова и конституционнное право на поиск и распространение информации журналисты «Ревизорро» начали съемку сюжета на кухне кафе. И когда их оттуда выставили — пошли с заявлением в полицию, указывая, что сотрудники кафе повредили камеру стоимостью более 110 тысяч рублей.
В первой инстанции районный суд Салехарда признал Арндт виновной и приговорил ее к условному сроку, однако в апелляции приговор был отменен и Арндт была оправдана. Интересно, что защита строила свою позицию на том, что у Елены Летучей и членов ее съемочной группы не было при себе пресс-карт, и поэтому идентифицировать их как журналистов, занятых профессиональной деятельностью, сотрудники кафе не могли. При этом суд первой инстанции эти обстоятельства важными не посчитал. В приговоре было сказано, что факт профессиональной журналистской деятельности потерпевших следовал из обстановки и поскольку у потерпевших были камеры и микрофоны, то обвиняемые понимали что они имеют дело с представителями средств массовой информации.
В апелляционной жалобе адвокаты владелицы кафе указывали, что наличие микрофона, и прочего антуража, как-то логотипов на майках и оборудовании, никак не могут свидетельствовать о наличии у лиц, посетивших помещение кафе статуса журналистов, и соответственно о законности их деятельности. Цитирую апелляционную жалобу: «Микрофон, логотипы и оборудование и любая обстановка не могут являться подтверждением факта того, что перед гражданином действительно журналист в правовом понимании этого слова, а не «продуманный инициативный товарищ, борец за права потребителей», который приобрел на рынке или по интернету майку с надписью «Ревизорро» и Телеканал «Пятница» и решил проверить качество приготовления пищи, либо просто посмотреть, что там у гражданина в помещении, не хранит ли он там что-то незаконное или просто покушать за бесплатно.»
И областной суд встал на сторону владелицы кафе и отменил приговор. Мне кажется, аналогия с нашим делом здесь самая что ни на есть наглядная.

Четвертое, и последнее.
Естественно, я полагаю, что по этому делу должен быть вынесен оправдательный приговор, иначе бы не обращался с апелляционной жалобой. Но я не прилетел с планеты розовых единорогов, я прекрасно знаю статистику и знаю, насколько мал процент оправдательных приговоров в нашей судебной системе.
Что ж: сегодняшнее заседание, среди прочего, это шанс создать важный и полезный прецедент. Ни для кого не секрет низкое качество предварительного следствия, погоня за показателями в полиции, следствии и прокуратуре. Важно понимать, что фактическое отсутствие оправдательных приговоров — часть этой системы. Когда следователь и прокурор знают, что по делу, дошедшему до суда, в любом случае будет вынесен обвинительный приговор, вне зависимости от качества их работы, они лишаются всякого стимула делать свою работу качественно. И такие дела, как «микрофонное дело», вообще становятся возможными. Когда-то, рано или поздно, этому все равно предстоит положить конец — почему бы не начать сегодня и сейчас!